В унисон - Михевич Тэсс "Finnis_Lannis"
– Ох уж эти постоянные уроки, – начала она более уверенно, – я никогда ничего не успеваю, и это меня угнетает. Ты как, Хидео, в учебе?
Она явно пыталась нащупать точки соприкосновения, и от нелепости этих попыток Мацумуру скривил лицо. Он удивился сразу по двум причинам: девушка впервые спрашивала его о нелепом с таким интересом, и она вновь обратилась к нему по имени. Неужели она со всеми так странно общается?
Он уткнулся в свой обед и тихо ответил:
– А… я хорошо в учебе.
Ответ был еще глупее вопроса.
Хамада как будто не заметила своей ошибки.
Ее лицо стало непроницаемым, она отвернулась от Хидео, вновь стала нейтрально, без эмоций смотреть прямо перед собой. В такие моменты она становилась еще более ужасающей. Мацумура проследил за ее взглядом: напротив них раскинулся роскошный куст сиреневых флоксов, которые пока еще не распустились. Эта часть сада была обильно засажена цветами, и в душе Хидео расцветало ни с чем не сравнимое удовлетворение, когда он смотрел на эти цветы – это был его островок безопасности, здесь он чувствовал, что жизнь идет своим чередом и не стоит на месте. Рядом с сонными флоксами начали распускаться розовые пионы – удушливый Баррингтон Белл и прекрасный Гей Пари.
Учитель по литературе не раз ссылался на сорт японских пионов, потому что помимо пряного аромата и красивой расцветки эти цветы были артефактом истории, следом в камне, своеобразной исторической ценностью, которую нужно беречь и охранять. Наверное именно поэтому сорт такой дорогой и тщательно охраняемый.
Хидео помнил, как вся школа сажала эти цветы. Каждому хотелось внести свой вклад в общественную работу, а потому каждый стремился посадить как можно больше семян. Их тогда подарили школе в качестве пожертвования – теперь Баррингтон Белл являлся символом школы Сага. Если эти пионы и творили какую-то историю, то явно вот эту.
Правда, сейчас от них не было никакого толка.
Они хоть и успокаивали Хидео, однако в последнее время не привносили в его жизнь ничего нового и существенного. От их аромата – душного, сладкого, сильного – уже подташнивало.
И почему он до сих пор приходит сюда? Зачем по-прежнему смотрит на эти разноцветные кусты? Почему они раньше дарили ему спокойствие? И почему сейчас их цветение с такой болью отзывается в сердце?..
Цветы, цветы, цветы. Кругом сплошные цветы! Их запах тошнотворный и удушливый, и если раньше это было приятно, то сейчас вводило в беспамятство. От пионов теперь кружится голова, а флоксы так вообще с ума сводят, будто бы туда всыпали порцию яда.
Если бы люди могли убивать красиво, они бы делали это цветами.
А еще сама Мичи. В этом ворохе цветных пятен она слишком бледна и невзрачна. Бесцветная кукла, внутри которой, вероятно, не бьется сердце. Не чувствует, не дрожит, не дышит. Вероятно, его там нет вообще. Но еще вероятнее, оно мертво.
В этот момент она показалась ему настолько отвратительной, что он готов был задушить ее маленькое горло собственными руками, а затем с упоением слушать хрипы из ее раздавленной гортани, сопровождаемые кряхтением и конвульсиями.
Ее сердце пепел, пыль. И плоть. Мертвая.
Хидео помотал головой, отгоняя наваждение. Да, девчонка ему сразу не понравилась. Какая-то она фальшивая (и это не только потому, что у нее ненатуральный цвет волос). Но, несмотря на свое к ней отвращение, Хидео не собирался никуда отсюда уходить, а тем более – душить ее. Пока что.
– Знаешь, – вдруг проговорила она сдавленно, чувствуя, что нужно что-то сказать, – я всегда сидела здесь и рассматривала людей, которые ходили мимо туда-сюда – все такие разные, уникальные, неповторимые. И все же никто не привлекал меня так сильно, как ты. Я… я, правда, больше не хотела сюда приходить после того дня, когда ты пришел обедать первым. Но все-таки так не может продолжаться вечно, Мацумура-кун. Я хочу с тобой дружить, а не шарахаться от твоего появления и не подбирать слова с хирургической точностью, боясь обидеть или задеть тебя. Хочу свободы.
Она говорила спокойно, будто уже наизусть выучила эти слова.
Мичи вдруг резко подняла взгляд и метнула его в Хидео. Тот вздрогнул от неожиданности, но в последний момент выстоял и скрыл испуг, в глубине души сетуя на себя за то, что вот уже второй раз дергается в присутствии девчонки.
– Я… я польщен. Да, именно так, – проговорил он, пряча взгляд.
Все, на что его хватило.
Она просила свободы. Так иди: резвись, валяйся в траве, купайся в цветах, говори все, что тебе захочется, но, пожалуйста, оставь его в покое. Хидео пытался не смотреть на нее. Пугающее ощущение больно жгло кожу, въедаясь внутрь подобно червю, который зарывается в землю. Словно она… прятала свой взгляд – острый, проницательный, серьезный – внутри Хидео.
Ему прямо сейчас хотелось сбежать. Испариться. Исчезнуть. Лопнуть, как мыльный пузырь. Чтобы больше ничего, кроме крохотной частицы, не осталось. Стать воздухом. Стать землей. Да даже ее рисом, который она так жадно ест.
О чем он сейчас думает, черт возьми?
Это все цветы, их дурманящий сознание запах. Больше он тут обедать не будет.
Хидео продолжал молчать, боясь затронуть тему со свободой и прочей ерундой, о которой она говорила. Ему не хотелось смущать ее, ведь он прекрасно понимал: любое слово о том, что она сказала, сильно ее смутит.
Впрочем, она и не ждала ответа. Она знала, что его не последует.
Да и что бы он в такой ситуации ответил?
– Ну, я поела. Спасибо тебе за весело проведенное с тобой время, – она кивнула головой и не слишком низко поклонилась, будто очень спешила и издевалась над ним одновременно. – До встречи.
Он резко встал, тоже наспех поклонился и сказал:
– И-извини за такую реакцию… Ты всегда так обескураживаешь меня, что я просто не знаю, как реагировать.
Ответом ему послужила слабая улыбка, чуть тронувшая ее розовые губы.
Когда уроки закончились, Хидео поплелся домой, мрачно везя велосипед рядом. У его верного спутника лопнула шина и выкрутился руль. Он попробует починить это самостоятельно, но ему явно потребуется помощь отца, который сейчас в командировке. Ну, пару недель без велосипеда Хидео как-нибудь проживет.
По пути домой он вновь встретил Лили, она двигалась со скоростью света в противоположную от него сторону, в ее руках был телефон. Найти сил, чтобы поздороваться, он не смог. Какая ей вообще разница, какой по счету из ее поклонников с ней поздоровается? Всем она (особенно, когда чем-то отвлечена или занята) отвечает скромное и тихое: «Привет». На этом беседа, как правило, заканчивается, даже не успев начаться.
Про себя Хидео отметил, что за то время, пока он был в школе, Лили успела вернуться домой, и теперь вновь куда-то шла. Какие могут быть дела у самой красивой девочки в его классе?
С тяжестью на сердце Хидео признал: мальчики. Уж кому-кому, а Лили точно не до него. Она слишком красива, чтобы обращать внимание на Хидео.
Придя домой, он первым же делом уставился в свой сотовый.
Ноль сообщений. Ноль звонков. Ноль писем. Все, как обычно.
Только после этого он встал и переоделся. Задел ногой книгу и чуть не повалился на стол; потом вляпался в какую-то странную жидкость, разлитую на столе; запутался в собственной футболке! И все ради того, чтобы просто добрести до шкафа. «Здесь надо убраться», – мрачно подумал он и стал собирать книги. Вечер все равно пройдет впустую, так почему бы сегодня не разгрести этот хлам?
И хоть книги его были все в пыли и выглядели осиротевшими, они не были похожи на тех инвалидов в школе. Книги его и только его. Здесь не было истории развития наук или о рассвете в Японии. Исключительно фантастика, философия и драматургия.
Иногда попадались цветные томики ранобэ, моногатари, мобильной литературы. Последнее Хидео читал крайне редко и только в моменты скуки, когда не хочется ничего.
Книги его всегда были раскиданы по комнате, спрятаны в различных углах, под кроватью, на столе, за тумбой, в шкафу – в общем, везде, где только можно оставить книги.
